http://tabtval.livejournal.com/172093.html

Оцифровка одной коллекции на бионосителях. ВЫП. 49

Уходящей семиструнной гитаре с нежностью посвящается

(о затее здесь)   Часть II. По не остывшим следам жанра
                                                  LA10  2003 г
                                      27 ноября 2003, Тула, Дом Учителя

10 коммент к Летописи коммент к "Летописи" 01:23 mp3
11 Тучен вожак, скромен, как бык, щедр, как пантера Летопись эпохи перемен / Л.Альтшулер 03:05 mp3
12 коммент к двум песням коммент к двум песням 01:10 mp3
13 Холст - в поле белый конь Натюрморт с пейзажем / Л.Альтшулер 03:36 mp3
14 коммент перед Грозой коммент к "Грозе" 00:12 mp3
15 Полуморгнув, застыв на полушаге Гроза / Л.Альтшулер 04:33 mp3
16 коммент перед Ковчегом коммент к "Ковчегу" 00:35 mp3
17 Орёл прав, что в просвет следит добычу Робинзон 3 (Бегство Робинзона) / Л.Альтшулер 04:58 mp3


Летопись эпохи перемен

Л.Альтшулер

(предлагается в качестве вечной программной песни
всё равно какой партии)

Тучен вожак, скромен, как бык, щедр, как пантера.
Но выдворен враг, вырыт ледник, в шкурах пещера.
А тонкий поэт выдал куплет, сидя на ветке.
Племя в слезах, хвалит в глаза:
— Мяса поэту! Вождю и шакалу — объедки!

Тучен поэт, шкур больше нет, моль — как пантера.
Тушу быка из ледника делит пещера.
Страшно в лесах, вождь в небесах, враг больно меткий.
Метит к огню, смотрит в меню,
тоже не хочет на ветке, не хочет объедки.

Тучен шакал. Он закопал в лёд полпоэта.
Щас не до тем этим и тем, не до куплета.
Смена вождей, люди людей рвут, как пантеры.
Боги с трибун, предки в гробу
ждут, как разделят без них ледники и пещеры.

Тучам ворон чей-то урон — радость добычи.
Душки кружат, тушки лежат — нет в них сноровки птичьей.
Бывший шакал — что он искал, как бедный полз-то,
был бы шкелет — жил бы сто лет,
в бучу житьё - не шитьё, чаще рвётся, где толсто.

Тучки — на юг, в прошлом испуг, в будущем — детки.
Шрам на заду, рыбка в пруду, птичка на ветке.
Спрятался зверь — сразу не верь, будь потошшее.
Суйся везде и только в еде
следуй за Батькой — пусть первым наест себе шею.

Тучен вожак, косноязык, скверны манеры.
Но выкурен враг,
роздан шашлык
и в шкурах наши пеще –
                                          э –
                                                   рррры.
2002г.


Гроза

Л.Альтшулер

Полуморгнув, застыв на полушаге,
коричнев и колюч на все лады,
Лес попросил : — Мой Брат, скорее влаги !
Все мои  нёба сухи, Небо, дай воды !

Брат Небо в золотых подвалах дома
хранил грозы созревшее вино.
Чуть раскатив пустые бочки грома,
он,  хохоча, у непочатой вышиб дно.

—Пей, мой Брат,
пей, не тумань свой взгляд.
Ты гляди далеко-далеко-далеко,
не заметишь закат
Будь, мой Брат,
выше травы стократ.
Только тут — высоко-высоко-высоко
купола облаков
подо мною горят.

И стал не так уж безнадёжно жалок
от засухи вчера упавший лист.
И в небо пламя синее бежало
вверх по стволам. И кроны выше поднялись.

Над бездной всё бесстрашнее и  чаще
сливались отражения в воде.
Там лес качал листвою настоящей.
Там горизонта больше не было нигде.

— Эй, мой Брат,
ты не ходи назад.
Ты иди далеко-далеко-далеко,
не догонит закат.
Будь, мой Брат,
глубже воды стократ.
Только тут — глубоко-глубоко-глубоко
купола облаков
надо мною парят…

Тут не встретишь закат,
      ты обманешь закат,
          не догонит закат…

2001 г.


РОБИНЗОН - 3
(Бегство Робинзона)

Л.Альтшулер

Орёл прав,
что в просвет следит добычу.
Стрижи правы,
что хотят просвет заштопать.
Лишь я один не прав,
что хочу доделать дело
Просветы —
след пилы моей горячей.

Сто лет пел
мне орёл, как сладки зёрна.
Стрижи клялись
не кричать, не суетиться.
Сто лет я строил дом —
выходила только лодка.
Вот я иду столкнуть
её со стапелей.

Кто зорок —
стань для нас вперёдсмотрящим.
Кто скор крылом —
разнеси подальше новость.
Кто рад, кто так и знал,
кто полжизни ждал потопа,
спешите,
ветер свеж, маршрут не ясен.

А вёсла
хороши, чтоб оттолкнуться
от собственных следов —
неловкостей вчерашних,
от мест, где боги,
Мажь – не мажь уста их кровью,
не скажут что к чему,
а только – кто кого.

На гребне
миг найдётся злой работы,
внизу, меж волн, —
для объятий  передышка.
О, тесный наш корабль,
мы немножко тоже боги —
без молний
и без скучного бессмертья.

Ты, море,
дай достичь земного рая,
где нет ещё дымов,
и бухты безымянны,
где только тронь песок —
просыплются столетья.

И тварь прекрасная,
к другой прекрасной твари
вскарабкавшись на лапу безрассудно,
промолвит: « — Эй,
не съешь меня случайно!
Я на минуту — тут тепло,
тут пятна солнца».
И та, что больше,
подставляясь поудобней,
ответит « — Что ты,
мы же все
из одного Ковчега».

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

[финал 1-й вариант]

Орёл прав:
ждут голодные орлята.
Стрижи правы,
в шумных стаях им спасенье.

Мой дом давно готов,
вот и якорь перед входом.
Сыграть вам на пиле
Секвенцию Дороги?

Но утром
на полянах беспризорных,
в моих просветах,
так и не заросших, —
там взрослых тварей нет,
там решают остальные,
рычат, хохочут, ржут:
— Не съешь мня случайно!
Давай играть, что мы
из одного Ковчега,
айда за мной, но чур —
ступать по пятнам солнца…

[финал 2-й вариант]

Орёл прав:
ждут голодные орлята.
Стрижи правы:
Покричи — печаль отстанет.

Но кто сейчас в моих
просветах не заросших
сказал: — Эгей! Смотри
не съешь мня случайно!
Давай играть, айда
ходить по пятнам солнца.
Скачи, пари, умри,
но в тень не наступай,
чур, в тень не наступай,
ты в тень не наступай.

2002 г.


Альбом LA10 завершён

     Посреди выступления вдруг вижу: идут с самого заднего ряда две немолодых женщины, цветы мне тащат.
     Батюшки! Да это ж две моих школьных учительницы. Языку меня учили! Вернее - языкам. Вернее - чему-то такому вообще.
     Я забыл, что надо весь зал иметь в виду, а не только двух женщин, соскочил со сцены обниматься. Вокруг шумело. Потом залез обратно - что-то бормотал, объяснял в микрофон.
      Я ж их со школы не видел. То есть года 34. А надо было бы не бормотать что попало, а сказать следующее.
      Вот Любовь Васильевна Косенко - моя учительница литературы и русского языка. В конце урока обязательно выкраивала время, чтобы раскрыть книгу (наступала тишина) и сказать: "А теперь я зачитаю вам несколько".
      И от этой волшебной фигуры речи "зачитаю вам несколько" русский язык становился самым-самым родным и даже просто драгоценным и недостижимым ни для каких других языков на земле. Без лишних объяснений и теорий. Просто всё становилось на место, когда так раскрывали книгу и так с нами разговаривали.
А дальше конечно следовал какой-нибудь великолепный отрывок.
      Любовь Григорьевна Литвицкая. Учительница английского. Никогда не прервала и не отвергла самых диковинных и просто диких наших попыток выразить себя на секретном чужестранном наречии. Почему-то на чужом языке будущие осторожные люди начинали высказываться свободнее, откровеннее, остроумнее, чем в нормальной остальной жизни. Мычали больше конечно, но точно пытались.
      Научились ли мы этому самому английскому? Ну не знаю, я - так совсем мало, и люблю в жизни на слух много чего, но только уж не лишённую согласных и логичной звуковой определённости речь его носителей. Но это ни при чём.
      Тут было совсем другое - осталось много раз испытанное встречное тепло к человеку, входившему в класс с любовью. И откуда в Любовьгригорьне было её столько — уж точно пятерной или десятерной заряд. А мы что ж — не чувствовали? Ого! Мы, как самые намагниченные и дрожащие компасы, всё чуяли. И носы поворачивались немедленно к ней. Вот так бы и надо отбирать педагогов — по плещущему через край чему-то такому. И мы все тогда друг от друга этому научимся. А языки или алгебры разбирать на фоне — это уже подробности.
      Необыкновенное для меня вышло событие, встреча эта. Небесами, видно, спланированное.
      Одна из них вскоре погибла по чужой неосторожности. Другая потеряла возможность общения, разрушенная возрастным недугом.
      А коротенькая вспышка — теперь уже спичка за тёмным окошком — греет и запись эту делает для меня особой.
[1]